Сон Херна

Посвящается телесериалу «Робин из Шервуда» («Робин Гуд», 1984—1986 гг.)

Этот сон видел старый Херн-Охотник, замученный тяжким трудом на ниве исторической справедливости и защиты всех обиженных и угнетённых. Хмуриноса он в тот день не пил.

***

Он видел, будто у его пещеры появилась резная дубовая дверь. И в эту дверь размеренно стучали снаружи, требуя открыть именем закона. Голос было ни с кем не спутать.

Херн искал запропастившиеся рога и требовал ордер на обыск. Другой, не менее известный голос ядовито спросил, на каком языке этот ордер должен быть написан. Пока Херн думал над ответом, снаружи ненадолго наступила тишина, после чего дверь слетела с петель. Предваряемый двумя арбалетчиками Гизборн оглядел пещеру, презрительно хмыкнул и посторонился, пропустив ноттингемского шерифа.

Херн потребовал понятых. Шериф коварно вздёрнул брови и посмотрел на Гизборна, Гизборн скривился и вновь посторонился, пропуская в пещеру робингудовских соратников — Назира и Уилла Скарлета. Крыть стало нечем.

Шериф де Рено в сопровождении писца расхаживал по пещере и разглагольствовал: «Ай-яй-яй, ну как не стыдно… Ведь это ж лук, настоящий, охотничий! Олеников постреливаем, да? Зверюшки ж тоже жить хочут. А где ваши знаменитые рога, которым девятьсот лет? По ним краеведческий музей плачет, а вы на них сидите, как единоличный собственник… Не сидите? На голове носите? Ну, право, велика разница!.. Народу-то они всё равно недоступны. Сколько раз в год вы в них выходите? А мы поместим на стенд, и каждый желающий сможет лицезреть за умеренную плату… да не лицо, а рога! Ну что вам-то делать на стенде?»

Херн хотел позвать на помощь Робина, но у входа стояли ноттингемские арбалетчики. Он мигал понятым, но Назир, ничего не замечая, уставился на старый половичок, а Скарлет прилип к шкатулке с серебряной стрелой.

Де Рено в упоении продолжал: «Вот видите, гражданин разбойник, ваш наставник сидит на драгоценностях, которые не приносят никакой пользы. Это бесценное, но бесцельное в ваших руках сокровище… Бесцельное, да, потому что стрелять им из лука всё равно нельзя. Реализовать вы его тоже не можете — никто такой брусок серебра не купит, разве что ко мне же и придёте, а переплавить и распилить вам предрассудки не позволят. А мы… кхм… нет, ну зачем плавить… не медалька ж наша любимая… На стенд, всё на стенд, и народу на обозрение. Никому не обидно, а казне доход».

Херн взывал к Человеку-В-Капюшоне, в надежде, что Робин его услышит и придёт на помощь, но Робин не приходил. А шериф продолжал опись и словоизлияния.

«Так, а это что за хлам? Ну, это можно не описывать. Кстати, ваше священное дерево мы тоже будем показывать туристам. Нет, Гизборн, нет, рубить его я вам запрещаю! Мы обнесём дуб оградой, жёлуди будем продавать в качестве сувениров, а крестьяне смогут подработать, исполняя для гостей народные танцы у костров. А то они от безделья маются, так пусть и от плясок будет польза. Да, а где же ваш знаменитый Альбион? Луков у вас, говорят, до кучи, каждому готовы раздать, а меч-то заветный был в единственном экземпляре. Где он у вас? Неужто и впрямь пацану доверили? Ведь потеряет, шельмец! Желающих заполучить раритет знаете сколько? А у него ни сейфа, ни системы сигнализации… Ведь вы даже не знаете, где его носит — с мечом вместе. О, вот они!» — и шериф вытащил из угла парадную шкуру Херна.

«Те самые рога, честное слово! Даже не верится, — шериф держал оленью голову на вытянутых руках и качал своей. — Ну, рога нашлись, стрела — вот она, осталось узнать, где болтается ваш подопечный со вверенным ему мечом».

«Он здесь, шериф! И посмотрим, кто острее, мой меч, или твой язык, которым ты так ловко болтаешь!» — Робин Локсли стоял во весь рост перед шерифом, наставив на него заветный Альбион.

Шериф прикрыл глаза и страдальчески промычал. «Нет, просто прийти и сказаться мы не можем. Ваша школа, уважаемый! — он ткнул рогами в Херна. — Ни одного простого слова, сплошной театр!»

По знаку Гизборна арбалетчики ринулись на разбойника, но дорогу им перекрыл Малютка Джон со своей дубиной. Робин наступал на шерифа, за его спиной Тук и Марион тянули тетивы, а Скарлет перевёл взгляд с серебряной стрелы на шерифа, и в глазах его возник нехороший блеск.

Шериф попятился, закрывшись оленьей головой, упёрся спиной в стену и истерически взвизгнул: «Молодой человек, прекратите тыкать мечом! Вы или шкуру бесценную испортите, или мой костюм! За него три деревни не расплатятся, хотите, чтоб я опять поднял налоги? Боже мой!.. — он выронил шкуру и уставился на клинок в руке Робин Гуда. — Ну я же говорил, что он потеряет! Или поменяется с кем-нибудь. В прошлый раз у него был другой меч — узкий с камнями на рукояти! А теперь широкий и с надписью. Чего ещё ждать от мальчишки? Он думает, раз на мече написано «Альбион», это непременно Альбион и есть?»

Робин Гуд замер, воззрившись на меч. Вместе с ним на заветный клинок смотрели все присутствующие: разбойники, Херн, вяло сцепившиеся с Джоном арбалетчики, и даже Гизборн. Тем временем шериф бочком двигался от разбойников прочь, подтягивая за краешек оленью шкуру. Он уже почти пересёк границу «Ноттингем-Шервуд», намеченную дубиной Джона, когда оленья голова, нехотя развернувшись, поехала следом за шкурой и заскребла рогами по полу.

Скарлет очнулся первым: «Робин, держи!..» Робин шагнул вперёд и наступил на край шкуры, остальные сгрудились у него за спиной — Робин, шкура и Джон загораживали от них шерифа. Де Рено вцепился в шкуру обеими руками и прижал к душе, Робин Гуд схватился за другой конец и потащил к себе; шкура натянулась, и Херн закрыл глаза от ужаса, ожидая услышать треск рвущейся кожи. Но шкура выдержала: щегольские башмаки шерифа медленно заскользили по полу в направлении на Шервуд.

Три пары рук с радостным воплем ухватились за Робин Гуда и приняли участие в забаве; шериф упирался что есть сил, на миг остановил продвижение, рванул шкуру на себя (Херн снова зажмурился), чуть не упал, но всё было бесполезно. Оленья голова, безжизненно лежавшая на полу, слегка подёргалась туда-сюда вместе со шкурой и поползла к шервудцам, поворачиваясь рогами к шерифу. Де Рено снова рванул шкуру и взвыл: «Гизборн!.. Куда вы смотрите!..» Шервудцы отозвались радостным возгласом и налегли сильней, но восторг азарта тут же сменился испуганным вздохом: Гизборн не стал играть в перетягивание шерифа.

Шаг вперёд, и вырванный из ножен меч взвился над туго натянутой шкурой. В растянутый до бесконечности миг бывшие в пещере успели представить скрип рассекаемой мечом кожи и её дальнейшую судьбу; Херн закрыл глаза, шервудцы раскрыли рты, шериф глаза выпучил, но никто не хотел выпустить шкуру из рук. Херн уже простился со своей реликвией, когда голова с рогами сама собой начала подниматься с пола.

Шериф и Робин Гуд бросили шкуру и шарахнулись в разные стороны, Гизборн отшатнулся и замер с поднятой рукой, желая перекреститься, но не желая ронять меч. Прежде чем он догадался перекинуть его в другую руку, голова подтянула к себе края шкуры, развернулась, пытаясь боднуть шерифа, и съехала набок, показав взъерошенные лохмы и счастливую ухмылку Мача. Никто и слова не успел вымолвить, как мальчишка снова закинул голову себе на макушку и с радостным криком: «Ура, ура! Я — Херн!» завертелся вокруг себя, размахивая полами присвоенного одеяния и цепляя ими всё подряд.

Первой жертвой его веселья стала шкатулка с серебряной стрелой: шкатулка грохнулась оземь и раскрылась, стрела выпала и покатилась по полу. Скарлет и шериф кинулись к ней одновременно, шериф оказался проворнее, но Скарлет — опытней: де Рено тут же выпустил стрелу и полетел в обратном направлении. Разбойники загомонили разом, увещая и ругая Мача, но он словно бы не слышал. А затем оленья мантия как бы невзначай цепанула плошку со свежей порцией хмуриноса, отправив её точнёхонько на тлеющие угли очага. Зелье зашипело, синий туман поднялся из очага и заволок пещеру.

Кругом воцарилась тишина, прерываемая постанываниями невидимого шерифа. Херн привычно вдохнул испарения, в ушах его зазвучала кельтская музыка, но погрузиться в видения битв прошлого и грядущего он не успел: туман поднялся вверх и собрался под потолком, открыв череду неподвижно замерших фигур с широко раскрытыми глазами. Все взгляды были прикованы к Мачу, который разиня рот стоял посреди пещеры, держался руками за голову — оленью голову — и хлопал ресницами.

Недвижность и тишину нарушали ноттингемские гости: Гизборн, не обращая внимания на разбойников, деловито тащил шерифа на свежий воздух, одной рукой плотно обхватив патрона под мышками, а другой прикрывая лицо — от тумана, должно быть; де Рено вяло упирался, слабым голосом поминая бесценные сокровища. Уже у выхода Гизборн тряхнул головой, убеждаясь в отсутствии тумана, и поставил шерифа на ноги. Шериф покачнулся, сфокусировал взгляд на Маче и меланхолично произнёс: «Ну вот… — все головы повернулись к нему, — одному пацану меч… другому шкура… потом ничего не сыщешь… — и во всю глотку заорал: — Отнимите!.. Остановите!.. Держите его!..»

А Мач уже махал полами шкуры, как крыльями, и миг спустя оторвался от земли; лихо нарезал три круга, задевая головы шервудцев, и с радостным воплем: «Я Херн, летящий на крыльях ночи!..» свечой ушёл сквозь потолок. Растревоженный Мачем туман снова расползся по пещере и тут же рассеялся, на этот раз окончательно. А дальше началось светопреставление.

Назир сдёрнул с пола половичок, отряхнул от мусора, подбросил в воздух и запрыгнул на него сам: кусок древнего ковра-самолёта унёс его в погоню за Мачем.

Малютка Джон выжимал до упора дубину с повисшими на обоих концах арбалетчиками, заняв единственное место в пещере, где потолок позволял подобные упражнения; по пещере разносился ритмичный рык: «Эх, взяли!.. Ииии — взяли!.. Ещё — взяли!..» и возгласы взлетавших и приземлявшихся солдат.

Уилл Скарлет примерял серебряную стрелу к своему луку, бормоча, что с каких это пор стрелами стрелять нельзя, но короткая стрела не хотела ложиться на тетиву и не давала сделать выстрел. Уилл опустил лук и с интересом изучал брошенный ноттингемский арбалет.

Марион стегала Херна мокрой тряпкой, крича, что в пещере сплошной бардак — вот, уже даже не тараканы, а шерифы заводятся, а чему удивляться в такой грязи? Тук вторил ей, переводя дух после каждого слова, что в таком хаосе можно потерять не только рога и меч, но и целого Робин Гуда.

Сам Робин Гуд яростно тёр надпись на мече, желая убедиться, что она не поддельная — сначала пальцем, потом рукавом, затем полой. Херн уворачивался от Марион и кричал Робину, чтоб тот не портил древние руны — меч точно настоящий, и надпись настоящая, но Робин ничего не слышал в царившем гвалте.

Гизборн, презрительно скривившись, обозрел эту суету, выдернул из-под полы двуручный топор и двинулся к выходу; на оклик шерифа бросил через плечо, что срубит, наконец, то проклятое дерево, и тогда это безобразие прекратится само собой. Покинутый шериф вцепился в серебряную стрелу, крича, что спасёт от расхищения хотя бы часть бесценных сокровищ. Скарлет забыл арбалет и занялся новой игрушкой: припёр шерифа к стенке и полез за ножом, приговаривая, что ему не надо ни шоколада, ни мармелада, а только маленьких-маленьких, очень маленьких… Побелевший шериф съехал по стене вниз и пропал. Озадаченный Скарлет почесал стрелой затылок, положил её на приступочку и принялся ощупывать стену. Не нащупав ничего нового, потянулся за стрелой, но её уже не было.

А шериф, прижимая стрелу к начавшему заплывать глазу, вцепился в Херна: «Сегодня у вас поменялся меч, а завтра поменяется Робин Гуд? Написано «Альбион», значит, Альбион, а если в капюшоне, значит, капюшонец? А если шкуру надел, то сразу Херн? Где порядок?» Марион прервала шерифские обличения сочным ударом тряпки. Херн хотел поблагодарить, но не успел: следующий удар достался ему. Готового рухнуть шерифа схватил за грудки Тук и принялся внушать ему основы благочестия и нестяжательства, а Херн кинулся за спасением к Робину.

А вожак и не думал призывать к порядку свою команду. Увидев Марион, он схватил её за рукав и стал допытывать, помнит ли она, как в последний раз выглядел меч, и всегда ли была на нём эта надпись. Херн пытался улизнуть к выходу, но дорога была перекрыта: в самом проходном месте уставший Джон предлагал не менее уставшим арбалетчикам сыграть во что-то на щелчки; те дружно мотали головами и отказывались.

Пещера затряслась, с потолка посыпались жёлуди; Херн понял, что Гизборн добрался до священного дуба. Один жёлудь, крупней прочих и с прицепившимся листом, закружился под потолком и начал пухнуть в размерах. Через пару витков стало ясно, что это не жёлудь, а оленья голова, за которой тянется распластанная шкура; на шкуре сидел Мач и лихо закладывал виражи, крутя голову за рога, сзади Мача сидел невозмутимый Назир, перехватывавший рога, если вираж выходил уж очень лихим. Херн едва успел присесть, когда в очередной заход Мач спикировал на него с воплем: «Я Мач, летящий на крыльях ночи!..» Шкура пронеслась над ним, осыпав дубовыми листьями, и куда-то ввысь, к звёздам, умчался радостный вопль: «Ведь я — это ты!»

Херн поднял голову: священный дуб рушился прямо на него. Из черневшего в стволе дупла высунулся шериф, потрясая половиком, и Херн успел услышать возмущённый вопль: «И по таким сокровищам вы ногами ходите!» И всё покрыла тьма.

***

Херн с кряхтеньем поднялся и зажёг светильник. Следов непрошеных гостей и учинённого ими разгрома не было и в помине, всё оставалось на своих местах. Через вход в пещеру струился слабый утренний свет. А у входа с глазами, полными надежды, ждал откровений Человек-В-Капюшоне — Робин Гуд. Меч был при нём.

***

Говорят, что именно после этого сна Херн добавил в Альбион функцию распознавания хозяина. Но мало ли что приснится выжившему из ума старикану?