Принцесса для оборотня (часть II)

Вувчик полз вдоль тропинки, по которой шествовала стая женщин и мальчиков: впереди, на полшага отставая от предводительницы, шла принцесса. Рядом с матерью, дородной и круглолицей, она казалась совсем тоненькой, почти прозрачной, и Вувчик не сомневался, что унести её будет нетрудно.

Людская стая, повинуясь знаку матери, отстала ещё больше, Вувчик же, напротив, был уже вплотную. Над его головой звучало:

— Матушка, это ведь так далеко от нас, зачем же нам союз?

— Это решение короля, и не тебе в нём сомневаться. Ты должна быть довольна, ведь станешь королевой.

Обе женщины вошли в беседку, стая осталась снаружи; Вувчик прильнул к плетёной стене: сквозь неё было видно, как движутся два силуэта, и слышно, как скрипнула скамья под старшей и как вздохнула девушка.

— Но в Руккилейбе есть наследник: у их короля уже три сына. Я буду пустой игрушкой, а то и помехой.

— Это лучшая партия, какая есть для тебя. Пора уже решить твою судьбу.

Вувчик не знал земли с именем Руккилейб; он знал Бротланд, где родился, Тердюпан, где стая обживалась, Панетто — да, можно уже сказать, что теперь знал,— ну, и слышал ещё о Лоуфленде, что по другую сторону Бротланда. О Руккилейбе он слышал в первый раз, но в считанные минуты узнал, что это невозможно далеко, зимой там невыразимо холодно, летом невыносимо сыро, жители носят грязные шкуры и едят сырую рыбу, а мясо видят раз в год, и ещё — что их король злобный старик. Нет, в такие края не только принцесса, но и шелудивая собачонка не хотела бы ехать.

Как ни настойчива была девушка, мать оставалась неумолимой, отводя всё доводы упоминанием короля: его-де воля и благо-де наших земель. В голосе девушки звучало упрямство, но Вувчик слышал только жалобные слова: она не хочет, не хочет ехать в эту ужасную страну, она так ещё молода… От сочувствия он сжал челюсти; надо, надо скорее её хватать! Тердюпан рядом, там тепло и полно кроликов, а шкуры — это не те шкуры и носить их всё время необязательно. Зато в шкуре не мёрзнешь.

— Довольно, Мона! — мать повысила голос, и Вувчик вздрогнул, оторвавшись от мыслей о доме. — Хочешь остаться здесь? Отец отдаст тебя за какого-нибудь младшего сына, и ты будешь жить в деревянном замке, где зимой не хватает дров, и приезжать в отцовский дворец, чтобы хоть иногда поесть досыта.

— Но матушка, разве я не принцесса? Разве я не королевская дочь? Почему, неужели отец не найдёт достойного… достойного…

— Он выбрал тебе в супруги короля. И довольно, сколько можно повторять одно? Будешь королевой, только веди себя умно.

— Ма… — принцесса умолкла, и это молчание заставило Вувчика напрячься; казалось, сейчас произойдёт что-то… особенное, но принцесса сказала лишь: — Хорошо, матушка, — и мать отозвалась:

— Хочешь спросить что-то ещё?

— Нет, матушка.

— Ступай.

Больше ничего не было. Принцесса колыхнулась вниз, прошуршав юбкой, и вышла наружу, а Вувчик ненадолго потерялся, не в силах понять, отчего ему так не по себе; опомнившись, он скользнул к выходу из беседки и увидел, как принцесса уходит по дорожке, окружённая тремя женщинами и двумя мальчиками.

— Сейчас надо было, — кузен Вувти, рассудив, что ничему уже не помешает, оказался бок о бок с Вувчиком: — Когда выходила, в самый раз — никого рядом.

— Назад, я сказал! — прошелестело в траве. Дядя, припав к земле, сдерживал ярость: мало что племянник упустил момент, так и сынок лезет без спросу; вообразил, что их вечно будут не замечать, а ведь две тени — не одна тень! И что он там ещё насоветует?..

Не только дядя, вся стая была в напряжении. Они неплохо провели время, изучая дворец: отдыхали по очереди и не брезговали воровать лакомства с кухни, — но развлечение кончилось; сегодня, самое позднее завтра, принцесса должна быть поймана, а значит, надо быть наготове дружно бежать прочь — или драться, если дело обернётся бедой. Кое-кто не прочь был от драки и сейчас: неделю, почти неделю под носом у людей, тише воды, ниже травы — не пора ли показать зубы? — но старшой лишь косился прищурившись, и заманчивую затею приходилось забыть, а малец, ради которого всё было устроено, исправлять дело не желал. Вувчик же искренне не замечал общего настроения, считая, что принцессу было велено похитить, а значит — унести так, чтоб никто и понять не успел; драке тут места не было.

Принцесса много времени проводила внутри дворца, куда оборотни при всей своей ловкости лезть не решались, а если бы и решились, то бежать оттуда с покражей было трудно; приходилось караулить в саду, но и там желанную добычу стерегли, не оставляя без присмотра ни на минуту. Иногда — и это были самые подходящие минуты — рядом с ней оставалось всего две женщины, но даже тогда поблизости были стража и слуги, рассеянные по всему саду. Впрочем, тех, кто находился поодаль, можно было не считать — помешать они бы не успели: оборотни в саду знали больше дорог, чем было протоптано.

Если бы на месте Вувчика был кто-то другой — покойный брат, к примеру, или один из дышащих в хвост кузенов, — он бы давно уже схватил девчонку, не замечая свиты: когтей у них нет, зубов всё равно что нет, а ножи у мальчишек для красоты, и взяться-то за них не умеют. Стража с ружьями — другой разговор, но за принцессой они не ходят; пока схватятся да набегут, охотника и след простынет. Все это знали, и только Вувчик искал минуту, когда с принцессой нет никого.

Только что он эту минуту упустил и в растерянности улёгся в траве, размышляя — совсем не о том, как исправить ошибку. Значит, принцессу хотят выдать за кого-то ещё, за короля какого-то, а она не хочет. Вувчика царапнули по сердцу слова принцессиной матери — про некоего младшего сына; ведь он тоже был младшим сыном…

Он не успел обдумать эту мысль — по саду зашелестело:

— Сюда, сюда, сюда!

Он встрепенулся и ринулся на зов; навстречу неслось:

— Вот она, вот она, вот она!.. — но Вувчик и сам видел то, чего дожидался все дни: принцесса — одна, совсем одна! Она бежала по саду, и Вувчик помчался за ней; на миг он потерял цель из виду, когда та свернула на боковую дорожку, но тут же нашёл снова. Сомнения забылись: принцесса бежала, и оставалось только догнать её; она неслась изо всех сил, а он летел вслед, охваченный охотничьей страстью. Девушка петляла, сворачивая на всё более и более узкие дорожки, но он не отставал и даже не успел удивиться, что бежит она не к дворцу, где могла бы спрятаться, а прочь, в глубину сада; встречных, спешивших раскланяться с не замечающей их принцессой, становилось всё меньше, и Вувчик уже не скрывался за кустами, а мчался прямо за ней. Наконец она свернула с дорожки и врезалась в решётку — бесполезную решётку, которая ничего не загораживала, а только торчала посреди кустов и травы, увешанная вьюнками; справа и слева было полно места, но принцесса ударилась в эту решётку обеими руками, как будто не видела другого пути, осела в траву и, вцепившись в прутья, затрясла решётку и зарыдала:

— За младшего сына!.. За младшего сына!.. Почему бы уж сразу не за нищего?

Вувчик словно бы врезался в препятствие вслед за принцессой, и этим препятствием были её слова. Погони как будто не было; девушка рыдала в обиде на мать и родных:

— Почему, почему, почему!.. Всегда, всегда!.. потому что я младше, да!.. — её голос прервался, она громко, протяжно зарыдала, но тут же заткнула рот рукавом и глухо завыла в нос; отняв рукав, втянула воздух и снова затрясла решётку: — Они умнее меня, красивее?!.. Почему? Всё им, всё!.. — руки её вцепились в плети вьюнков: — Ну я им покажу союз!.. — девушка рванула стебель, другой: — Пожа… пожалеете!..

Она яростно обрывала стебли, словно желая разглядеть скрытый ими узор; очередная плеть не захотела поддаться сразу, и принцессе пришлось повиснуть на ней обеими руками. Сорвав непослушную ветку, она снова сползла на землю, припала к решётке и заплакала. Девушка рыдала молча, изредка всхлипывая, и решётка содрогалась в такт. От жалости Вувчик забыл, что должен делать. А он-то жалел, что больше не младший! Младшим, значит, тоже не всем хорошо…

Волк почти дышал в ухо принцессе — она, кроме себя, пахла какой-то дворцовой смесью; ему хотелось слизнуть ей слёзы, чтобы больше не плакала, и от этой мысли он подался назад и скрылся за куст. Она ведь испугается! Непременно испугается! Надо ей сказать, что она не поедет в Рукки-как-его-там. Может быть, её не придётся и красть? Вдруг она сама пойдёт с ним, раз тут ей так плохо?.. Но он сразу вспомнил, что для принятия в стаю принцессу надо укусить, а люди этого обычно не любят. Придётся кусать не спрашивая. А может, укусить потом? Но тётка говорила — лучше сразу, пока не опомнилась…

— Вот она… Давай…

Вувчик дёрнулся телом: кузен появился в момент самого напряжённого размышления; он вздыбил шерсть на загривке, но кузен, не отступая, шептал:

— Ну, давай же, я схвачу, а понесём вместе! Давай!..

На этих словах Вувчик развернулся, показав зубы; его испугала мысль, что кузен заберёт принцессу себе. Отец ясно сказал: наследник должен добыть жену сам; если он не справится, то… мать расстроится, отец рассердится, всё будет не как надо. Нет!..

— Это моя принцесса! — он прошипел это прямо в нос сопернику; тот подался назад:

— А что, нам вечно тебя ждать?

«Не отдам!..» Вувчик беззвучно рыкнул, наступая, кузен попятился, потом упёрся на месте; оба волка не обращали внимания на дальние, ненужные им голоса. А принцесса тем временем вытерла слёзы, легко вскочила на ноги и выбежала на тропинку, на ходу оправляя платье. Навстречу неслось:

— Ваше высочество! Госпожа Мона! Ваше…

Вувчик опомнился: добыча убегала. И не поздно ещё было… но Вувти дёрнулся ей вслед, а Вувчик метнулся наперерез:

— Не смей!..

— С ума сошли, оба! — из травы вырос дядя: — А ну!..

Окрик заставил молодых волков опомниться; оглянувшись, Вувчик увидел, что принцессу снова уводит толпа женщин.

— Упустили! — рыкнул дядя, и отвесил сынку затрещину, так что тот едва не кувыркнулся.

На деле затрещина предназначалась племяннику. Два, два раза подряд упустить добычу!.. Вувти, конечно, лезет куда не просят, но старому волку ясно было, что причина не в Вувти. А тот с досады скрёб когтями землю и думал, что сам становится как дурачок кузен. Надо было хватать девчонку не спрашивая — потом бы утряслось! А так они будут тут бродить, пока луна не расколется.

Ничего этого Вувчик не заметил и не понял; принцесса опять убежала и надо ждать другой случай — вот и всё. Ему даже легче стало от того, что прямо сейчас не надо ничего решать или делать. Но это значило также, что ничего ещё не кончилось; домой он вернуться не может, а в саду вечно жить нельзя. Надо, надо её ловить… У него снова засосало под ложечкой — и тут же отпустило, потому что ловить пока было некого.

* * *

— Ночью они хотят веселиться в саду, — сообщил дядя, и добавил: — Полнолуние. Должно получиться.

Хвост Вувчика поджался сам собой, но волк, спохватившись, тут же расправил его, чтобы не выдать испуг. Полнолуние дядя помянул неспроста; это означало: надо поймать, и всё тут. И тут же, словно нарочно (а может, и впрямь нарочно) отозвался Вувти:

— Говорят, из укушенных при полной луне самые-самые оборотни выходят. Повезло тебе.

Вувчик сделал вид, что не слышит.

Множество факелов освещало сад. Светло как днём, сказали бы люди — но не волки, ибо для оборотней разница была слишком заметной. Что-то неприятно хлопало и вспыхивало, рассыпая над садом огни, но стая быстро поняла, что это не ружья и беспокоиться незачем. Зато в царившем шуме, среди дуденья, пиликанья и гомона, можно было не утруждаться бесшумностью — доставало остаться невидимым.

Вдали от волчьих ушей, в гуще празднества, куда стая не решалась, да и не имела нужды соваться, королева, небрежно улыбаясь, отвечала супругу, что дочь-невеста веселится с подругами на малой лужайке. Король кивнул и тут же забыл об этом, а супруга, отойдя в сторону, вполголоса переспросила фрейлину и в сердцах отозвалась:

— Опять где-то мечется. Раз не в покоях, значит, в саду. Жду не дождусь её выдать, там уж девчонке придётся взяться за ум. Так вовремя овдовел…

Волки кружили по саду, ища вожделенную цель. Дядя уже решил, что не отстанет больше от племянника — ни на шаг не отстанет, и если понадобится, лично даст пинка в нужный момент; достанет, если щенок хотя бы одним зубом схватит девчонку, а остальное можно сделать и самим. И пусть старый вожак этим довольствуется.

Толпа толклась на большой поляне перед дворцом и нескольких маленьких по соседству; большая тропа между дворцом и воротами тоже не пустовала. Многие ненадолго удалялись — чаще по двое, иногда по трое и четверо — и на узкие тропки, где было меньше света и меньше шума. Волки почти перестали остерегаться: при неверном свете их принимали за здешних собак; настоящие собаки тем временем жались к задним дверям дворца: от крыльца их безжалостно гнали. Стая была в возбуждении: слишком, слишком много людей — а дело ещё не сделано…

Трижды принцесса покидала освещённый круг, и каждый раз её возвращали обратно — слишком быстро, чтобы стая успела перекинуться на нужную сторону. Времени от последнего раза прошло много, и чутьё говорило старому волку, что в следующий девчонка выскочит дальше и дольше. Главное — не пропустить.

— Опомнитесь, ваше высочество, куда вы?.. Их величества будут недовольны. Вернитесь… — фрейлина спешила за госпожой, то семеня, то пускаясь бегом, чтобы не отстать. — Сегодня такой день, ваше высочество, почему бы вам не повеселиться?

За фрейлиной трусил паж. Ему-то было не до веселья: вечно господа чудят, а пажам даже минуты укусить пирог не найдётся. Он набил карманы лакомствами, которых не выпадало в другие дни, и от души надеялся, что за ночь они не передавятся и не раскрошатся. На кухне тоже что-то останется, но там уж как успеешь… Впереди трясся шлейф фрейлины, а перед фрейлиной размашистым мальчишеским шагом куда-то в темноту спешила принцесса. Ни паж, ни фрейлина, ни мчавшиеся наперерез оборотни не видели перекошенного яростью личика с плотно сжатыми губами.

— Вот, сейчас!.. — шепнул дядя, когда принцесса показалась в начале дорожки; шепнул… и поперхнулся: — Куд… дааа…

Племянник вылетел из кустов и рванулся к добыче, и помешать уже было поздно. Нужно было чуть подождать — старый волк пнул щенка загодя, — подождать, пока цель окажется рядом с кустами, схватить без помехи — и никто бы не успел опомниться. Но дядя не сказал этого вслух. Он сказал: «сейчас»…

Разбег, рывок — и бросок; на краткий миг Вувчик ощутил красоту своего прыжка; он сам стал полётом, ветром, лунным светом в ночи… и тут же опомнился, видя, как летит к нему побелевшее лицо — она упадёт, ушибётся!.. — но было не повернуть. Они оказались на песке; Вувчик тут же вскочил, чтобы не придавить девушку, на четыре лапы и отодвинулся, чтобы собственная тень не мешала разглядеть лицо.

— Фу!.. Пошла вон! Пшш, пшш, пошла, пошла!.. — спутница принцессы топала и махала на него руками, мальчишка нагнулся к земле, разыскивая камень. Вувчик повернул к ним голову, подставляясь под лунный свет, и показал отцовскую улыбку. О, она получилась как нельзя лучше — ведь самого отца рядом не было — и женщина, ахнув и зажав рукой рот, попятилась, наступила на юбку и с глухим стуком села на землю. Мальчишку сдуло ветром.

Принцесса всхлипнула и часто задышала; Вувчик опустил на неё взгляд — она ахнула и зажмурилась, раскинутые руки заскребли песок, словно пытаясь ухватиться за землю. «Не бойся, не бойся!..» Её словно бы стало больше, чем днём, особенно в плечах, но шея из платья торчала такая же тоненькая — на один зуб. Он не удержался и лизнул ей щёку — раз, другой; на языке остался невкусный налёт, и волк смахнул его о шерсть. Мокрая щека блестела и потемнела; он лизнул другую — пусть не будет такая бледная! И надо ей рассказать, что рыбу он тоже не любит…

— Зубы у тебя для чего? — прошелестело сзади голосом кузена. Вувчик опомнился; принцесса всё так же цеплялась за песок и не открывала глаз. Он укусит один раз и больше не будет!

Ему не случалось видеть обращение через кусание: старый вожак был горд, людишки слабы, а в стае хватало волчат; но Вувчик, как и любой оборотень, знал, чем истинный укус отличается от простого. А если бы и не знал, тётка потрудилась напомнить — и тётка же накрепко вдула в уши кусать в левое плечо: чем ближе, сказала она, к сердцу, тем лучше, но совсем уж близко — неудобно. И Вувчик, следуя тёткиному совету, потянулся к плечу девушки и осторожно свёл челюсти.

Ткань захрустела и смялась, рот словно наполнился трухой, но зубы не нашли цель; женщина на тропинке заскулила как побитый волчонок, принцесса замерла, словно задохнувшись. Вувчик перехватил зубами, ещё раз и ещё, мотнул шеей и выплюнул рукав; смятое плечо утратило пышность. Он хотел пробовать снова, но не успел: от гула людского гуляния отчётливо отделился особый шум, и шум этот двигался к ним.

— Ну же! — прохрипел дядя; Вувчик крутнул головой туда-сюда, назад — и вниз; ткнул носом мокрые лохмотья — вот оно, тело! Оставалось кусать, но он снова запнулся, боясь сделать больно. А шум приближался — топот, гомон, бряцание железа и рукотворный свет — и в ответ ему сзади и по бокам шуршали по песку лапы, окружая наследника и готовясь поддержать или дать отпор.

— Ну же! — повторил дядя, а кузен неожиданно тонко тявкнул, то ли опасаясь, то ли предвкушая схватку:

— Хватай!

Да, да! Гора спала с плеч — укусить можно потом!.. А унести — не страшно. Вувчик на миг отпрянул, оценивая ношу…

«Ой!..»

Ком песка с визгом врезался в глаз; тело внизу прянуло, больно — «Больно!..» — ударило в нос, забрыкалось, колотя везде сразу, и вцепилось… вцепилось…

«Она кусается!.. Принцесса кусается!..» — Вувчик привычно брякнулся на спину и от испуга потерял сознание.

* * *

Вождь-отец дождался вестей лишь через два месяца; к тому времени он уже был уверен, что избавился не только от нелюбимого сына, но и от лишних шурьёв, и собирался перейти ко второй части плана: женитьбе. Вернувшиеся, подрагивая хвостами и отводя глаза, поведали ему всё как есть. К такому обороту предводитель готов не был: его хватил удар, и он скончался, не успев изменить распоряжения. Мать-вдова воодушевила своих братьев, родных и двоюродных, навела с их помощью порядок и призвала держать клятву, данную покойному вождю. Недовольные отправились искать счастья в других стаях, остальные признали новую предводительницу и двинулись в Панетто.

Свадьба Моны состоялась раньше, чем намечали король и королева; посланцы Руккилейба в тот же день отбыли с дипломатической непроницаемостью на лицах. О союзе, конечно, пришлось забыть, но это было лишь начало долгих и волнующих событий.

Поэты и менестрели много лет ещё воспевали принцессу, чьи чистота и отвага избавили иноземного принца от ужасных чар, превративших его в зверя; поэмы и баллады разбрелись по белу свету и достигли даже тех мест, где никогда не слышали о королевстве Панетто. Чудесная история перепевалась на все лады, пока не превратилась в сказку, а в наши дни нашла место в романах и драмах, где её осмысляют в духе реализма, символизма и психологизма.

Принцесса Мона вошла в историю как Монтиарка I, королева Панетто. Её личную гвардию называли «волчьей стаей» за быстроту, хитрость и безжалостность. Миниатюры, что украшают летописи, изображают их подлинными волками, порой двуногими, порой на четырёх лапах; позднейшие иллюстрации добавили волчьи ушки самой королеве. Она скончалась в глубокой старости, оставив трон внучке, названной в её честь. Монтиарка II унаследовала от бабки имя, характер и королевство, вобравшее в себя земли соседей: Бротланда, Тердюпана и Лоуфленда.

Лорд Вувчик (впоследствии — принц-консорт Вувчик) остался в хрониках как отец девяти детей Монтиарки и созидатель огромной библиотеки. Дожив до преклонных лет, он, по свидетельствам современников, так и не научился читать, но страстно любил слушать всевозможные истории, а потому держал штат чтецов и переписчиков и по мере сил покровительствовал сочинителям и собирателям книг; правнук, Вувчик I, поставил ему памятник как Вувчику Просветителю. По тем же свидетельствам, принц-консорт всегда и во всём был согласен с супругой, но в политической жизни не принимал никакого участия. За долгую жизнь он избежал множества попыток втянуть его в дворцовые интриги, как делом, так и бездействием, и те, кто мнил себя проницательней прочих, находили в этом признак особо искусного царедворца; большинство, впрочем, считало принца простодушным и недалёким.

Конец