Понедельник начинается… в Шервуде

По мотивам братьев Стругацких, Ричарда Карпентера и клипа «Там, на неведомых дорожках Шервуда». Посвящается Херну-Охотнику и его туманным пророчествам, а также Робин Гуду, пока ещё будущему.

«Будьте осторожны в пути, милорд. В Шервуде, знаете ли, всякое может случиться. Там это… Херны бродят. И Локсли на ветвях сидит».

«Высок и строен Робин Гуд, ему давно за двадцать. Довольно бегать по лесам и дурью баловаться».

© Sherwood-Таверна

…В сером полумраке занимающегося рассвета Робин направлялся к Чёрному озеру: странное голубоватое сияние вело его за собой. Густой туман стоял вокруг, но Робин не боялся, ибо провёл в Шервуде большую часть своей жизни. Когда перед ним открылась поляна с огромным дубом, сияние рассеялось, и до Робина донёсся хорошо поставленный мужской голос:

— Ну-с, так… Высок и строен Робин Гуд, ему… ему…¹ Нет, пятнадцать — это мало. Вот проклятье, сколько же ему лет? Хорошо, попробуем с самого начала. В некотором царстве, в некотором государстве был-жил царь, по имени… мнэ-э… Ну, в конце концов, неважно. Скажем, мнэ-э… Генрих… У него было три сына-царевича. Первый… мнэ-э-э… Третий, понятно, был Ванюша-дурак², а вот первый?..

Робин пригнулся, как под обстрелом, и пошёл на голос. Туман сам собой расступился, и навстречу Робину выплыли оленьи рога. Но рога эти венчали голову человека в оленьей шкуре. Человек приблизился к Робину и устремил на него свой взор.

Робин и Херн, первая встреча.

— А поворотись-ка, сынку. Экой ты смешной какой! Что это на тебе за капюшон?³ — он сморщился и потёр лоб. — Отчаянное положение! Ведь кое-что помню! «В капюшоне он придёт. Волчья голова. Изгнанник». — Человек сардонически засмеялся, потом вздохнул. — Есть еще такая болезнь — склероз, — сообщил он. — Ты боишься меня, мальчик?

— Почему я должен бояться? — ответил Робин, обуздав свой страх.

— Я — твоя судьба. Я — Херн. Херн-Охотник. Слушай меня! Хвост за хвост, глаз за глаз. Шериф, мы уже идём!

Он снова вздохнул, повернул обратно к дубу и запел:

Херн в третий раз вздохнул и некоторое время шел молча. Поравнявшись с дубом, он вдруг немузыкально заорал: «Шериф, выходи! Выходи, подлый трус!»

В руках у него вдруг оказались массивные гусли — Робин даже не заметил, где он их взял. Херн отчаянно ударил по струнам и заорал еще громче, словно бы стараясь заглушить музыку:

— на миг остановился, наклонив голову, прислушался и возопил вновь:

Он замолк и некоторое время шагал, молча стуча по струнам. Потом тихонько, неуверенно запел:

Херн повернул к дубу, прислонил к нему гусли и почесал голову под оленьими рогами.

— Труд, труд и труд, — сказал он. — Только труд!

Он заложил руки за спину и снова пошел навстречу Робину, бормоча:

— Дошло до меня, о великий калиф, что в славном Ноттингемшире жил-был мельник, по имени… — Он схватился за рога и злобно зашипел. — Вот с этими именами у меня особенно отвратительно! Абу… Али… Кто-то ибн чей-то… Н-ну хорошо, пусть будет Робин. Робин ибн… мнэ-э… Робин ин зе Худ… Все равно не помню, что было с этим мельником. Ну и пес с ним, начнем другую… Бывали-живали граф да графиня. У графа, у графини был один сын… мнэ-э… дурак, естественно… и звали его… мнэ-э… ладно, назовём его Робином.

— Ты безумен! — вырвалось у Робина.

— Говорю тебе, я — Херн. Ты станешь моей тетивой, когда начнётся Дикая Охота, — он почесал меж рогов. — Потом, естественно — каленая стрела, ивовый прутик пополам, главный приз наш. Бедные, обездоленные. Все ждут. Ты — их надежда.

Он повернулся и зашагал обратно к дубу, проникновенно выводя:

Оцепеневший Робин стоял на краю поляны и с изумлением смотрел, как злосчастный сказитель бродит около дуба то вправо, то влево, бормочет, откашливается, подвывает, мычит, рвёт на себе рога от напряжения — словом, мучается несказанно. Диапазон знаний его был грандиозен. Ни одной сказки и ни одной песни он не знал больше чем наполовину, но зато это были русские, немецкие, английские, кельтские, ирландские, валлийские, и, кажется, даже арабские, китайские и африканские сказки, легенды, притчи, баллады, песни, романсы, частушки и припевки.

Склероз приводил его в бешенство, несколько раз он бросался на ствол дуба и бился в него рогами, он рычал и плевался, и глаза его при этом горели, как у дьявола, а оленья голова вместе с рогами от сотрясения норовила съехать набок, оставляя его собственную голову незащищённой от соприкосновения с дубом. Но, несмотря на все усилия, единственной сказочкой, которую он связно рассказал, было «Тише, мыши, кот на крыше», а единственной песенкой, которую допел не сбившись, была «В лесу родилась ёлочка», и то лишь до слов «срубил он нашу ёлочку под самый корешок».

Постепенно — видимо, от утомления — речь его все больше обретала не то шаманскую, не то муэдзиновскую заунывность. «Мне-е малым-мало спало-ось, — пел он, — о-о-о-ой, да-а во сне привиде-елоооось… О-ой, да налетели ветры злы-ые, да-а с восточной стороны-ы-ы-ы, и-и-и… и-и-и…»⁷ В конце концов он совершенно изнемог, сел, уронив рога на землю, и некоторое время сидел так, понурив голову. Потом тихо, тоскливо вздохнул и взглянул на Робина.

— Такова судьба! — пробормотал он. — Тебе не сбежать. Такова судьба, Робин-В-Капюшоне, — взял оленью голову под мышку и медленно уковылял прочь по росистой траве.

Подсказки

1. Высок и строен Робин Гуд,
   Ему пятнадцать лет,
   И веселее смельчака
   Во всей округе нет.

   Баллада «Робин Гуд и лесники» в переводе И. Ивановского.

2. Принц Джон, сын Генриха II.

3. «…Что это на вас за поповские подрясники!». Гоголь, «Тарас Бульба», I глава. «Hood» — капюшон.

4. Мы бесстрашны, мы отважны и сильны,
   И не зря зовут нас люди «грызуны»,
   И когда посадим в лужу мы кота,
   Вот тогда мы скажем дружно: «Кры-кры-кры-со-та!»

   «Месть кота Леопольда», песенка мышей. «Леопольд, выходи» — оттуда же.

5. «Bella ciao» — итальянская партизанская песня. Можно послушать в хорошем, несклеротическом исполнении на двух языках: Муслим Магомаев «Bella, ciao!»

6. Атаман наш знает, кого выбирает —
   Эскадрон по коням, да забыли про меня.
   Им досталась воля да казачья доля,
   Мне ж досталась пыльная, горючая земля.

   Песня «Любо, братцы, любо…»

7. А есаул-то наш догадлив был,
   Он-то сон мой разгадал:
   «Ой, пропадёт, — он говорил, —
   Твоя буйна голова».

   «Сон казака» или «Сон Степана Разина».