Робин Гуд в муках творчества

Всадники были навеселе. Будь все трое пьяны по-настоящему, они остались бы на постоялом дворе до утра; будь они трезвы, дождались бы попутчиков. Но весёлый хмель погнал их втроём прямо через Шервуд.

Разбойники? Какие разбойники? Нет никаких разбойников! А если есть, разбегутся, теряя шапки, как только нас увидят! Так, хвалясь и распевая (а на деле просто надсаживая глотки), путники ехали по большой дороге, а дорога бежала через лес, и конца ему видно не было. Двое, что потрезвее, помнили, что направляются в Ноттингем, а третий, самый хмельной, тщетно пытался сообразить, куда делась та аппетитная черноволосая девица, что подмигнула ему, поднося вино, и почему вместо столов вокруг торчат какие-то деревья; ему казалось, что девица шутит с ним шутки и прячется где-то за кустом или за тем толстым деревом, и спутникам то и дело приходилось возвращать его на дорогу.

Так, очередной раз помешав приятелю забраться за брюнеткой в кусты, путники рассерженно выясняли, кто из них на самом деле пьян и что кому на самом деле мерещится; песни были забыты и спор казался бесконечным, как лес.

— Гу-гу-гу-гук! — грозно раздалось в вышине; дерево страшно зашумело, листва задрожала, на путников посыпались сор и мелкие веточки. Спор мгновенно утих: всадники вдруг вспомнили, что вокруг разбойничий лес и что их всего лишь трое, и в растерянности остановились. Справа от дороги что-то тяжело ударилось о землю.

— Гу-гу-гу-гук! — страшно и громко раздалось из кустов.

— Караул! — отозвался самый пьяный, а теперь — самый догадливый из трёх, и невпопад задёргал поводьями.

— Караул! — подхватили остальные и с места послали коней вскачь. Третья лошадь топталась на месте, не понимая, чего хочет наездник; тот взвыл: «Помогите!» — отпустил поводья и ударил коня пятками.

— Гу, гу, гу, гууук! — рыжеволосый подросток с глуповатым лицом выбрался из кустов на дорогу и взмахнул пращой. От удара камнем неохотно трусившая лошадь перешла в резвый галоп, догоняя и обгоняя товарок; перепуганные всадники вопили на три голоса, поминая всех святых, каких смогли припомнить.

Мач со смехом гугукнул им вслед ещё раз и тут же нахмурился. Если бы они сидели в засаде все вместе, то уже знали бы, какие у этих щёголей кошельки! Но Робин всерьёз занялся этой, как её… или как его… короче, тем, что пишут, и засады отменил.

В харчевне на окраине Ноттингема три путника наперебой рассказывали о шайке головорезов, которые посыпались на них со всех ветвей и из-под всех кустов; от испуга и скачки приезжие протрезвели раньше времени, и теперь исправляли это досадное обстоятельство, не замечая, что один из их кошельков уже уплыл в руки местного вора.

В глубине Шервуда на большой прогалине разместился лагерь разбойников. Выглядел он необычно: ближе к краю, в неплотной тени деревьев, красовался самый настоящий стол — пара вкопанных в землю чурбанов, на которых кое-как была пристроена гладко оструганная доска. На доске помещались лист пергамента и чернильница, рядом на чурбане поменьше сидел упитанный монах, задумчиво крутивший в пальцах гусиное перо, а на ещё одном, совсем низеньком чурбанчике лежало две стопки пергамента — толстая и тоненькая, в пару или тройку листов. Монах то и дело забывался и пытался облокотиться на край доски; доска в ответ пыталась встать дыбом, но он каждый раз вовремя спохватывался и успевал подхватить чернильницу и водворить её и самодельную столешницу на место.

Доска опрокидывалась часто, потому что монах то и дело отвлекался. Монах слушал главаря! А глава шайки, он же Робин Гуд, ходил вокруг стола кругами то в одну, то в другую сторону и указывал, что писать, поминутно меняя и отменяя свои указания, и монах то начинал водить пером, то поднимал с земли постоянно падавший ножичек и вычищал написанное, то просто опускал руки и выслушивал очередное размышление.

Худощавая девушка в длинных рыжих кудрях ласковым взглядом следила за Робин Гудом; девушка сидела на поваленном бревне на краю поляны, подпирая ладонями подбородок, а дальний конец бревна был занят верзилой в мохнатой шкуре, который повернулся к поляне спиной и скорчился, словно желая стать меньше или что-то спрятать: Малютка Джон чинил на себе штаны. И ещё одно разбойничье тело, в рваной безрукавке и небритое, с травинкой в зубах и закинутыми за голову руками возлежало под вековым дубом, подпирая его спиной; тело Уилла Скарлета, вопреки обыкновению, источало ленивую умиротворённость и ни с кем не скандалило.

Робин Гуд диктовал, заговариваясь, путаясь, поправляясь и переспрашивая; мучительно подбирая слова, он то запускал пятерню в волосы и лохматил затылок, то тёр переносицу, то дёргал себя за пряди на макушке; то приседал, упираясь руками в колени и опустив голову, то выпрямлялся, упершись в бока и задрав кверху лицо с закрытыми глазами, то устало опускал руки и склонял голову набок. В своих трудах и стараниях предводитель благородных разбойников, гроза проезжих купцов, ночной кошмар сборщика налогов, головная боль шерифа и благодетель местных крестьян был похож то на взъерошенного воробья, то на задумчивого курёнка.

— «И злой рыцарь пошёл в Шервудский лес…»

— Арденнский! — возразила девушка: — Мы же решили, что дело будет во Франции.

— Марион, ну не помню я, какие там во Франции леса, — взмолился вожак, — и я не знаю, как этот Арденнский выглядит. Что я про него расскажу?

— Робин… — лежащий под дубом лениво вытянул из-под головы руку, вынул из зубов травинку и ткнул ею в воздух: — Робин… Никто в этот арде-как-его-там не поедет проверять, что там есть, а чего нет. Шериф точно не поедет, или мы его совсем не знаем.

— Да не в шерифе дело, Уилл… — Робин устало вздохнул и снова повернулся к монаху: — Ладно, я буду говорить «лес», а ты пиши, какой надо. Значит, злой рыцарь пошёл в… лес. Пошёл, и… и… а!.. и встретился там…

— Подожди, Робин, — Марион нахмурилась: — Он же рыцарь. Значит, не пошёл, а поехал. На коне.

— Тук, не пиши… Значит, злой рыцарь поехал на коне в лес.

— Просто поехал, — возразил Тук, опуская перо: — Вот если бы рыцарь ехал на чём-то другом, об этом стоило бы рассказать.

Робин прикрыл глаза и прижал пальцы к переносице:

— Ну ладно. Значит, поехал. Он ехал на встречу с предводителем разбойников… и трясся от злости, — Робин открыл глаза и снова принялся расхаживать по поляне, размахивая руками: — «И злой рыцарь, трясясь от злости»… это потому что он был зол… значит, «злобно трясясь от злости… поехал в Ше…» тьфу… «поехал в лес на встречу с предводителем». Тук, записывай.

— Не пойдёт, — решительно ответил Тук: — «Злой», «злобно», «от злости» — три одинаковых слова подряд. Надо разные.

— Почему не пойдёт? Он злой, трясётся от злости, и трясётся злобно. Всё ведь правильно.

Тук вздохнул:

— Потому что не положено. Надо найти такие слова, которые похожи на «злой», но звучат по-разному.

— Верно, Робин, — поддержала Марион. — Так не пишут.

— И не говорят, — добавил Тук. — Ты же так не говоришь?

— Я думал, так лучше… Ну… а как же пишут? — Робин беспомощно оглядел друзей: — Если «злой» нельзя…

— Один раз можно, — утешил его Тук. — Давайте подумаем.

Все подумали. Тук ещё раз поймал вздыбившуюся столешницу, Марион поднялась и пошла вокруг стола, разминая ноги, Робин замер на месте, опустив голову и засунув обе руки в волосы, Уилл Скарлет махал перед глазами травинкой и вдумчиво изучал метёлку на её конце; на очередном взмахе травинка переломилась, Скарлет бросил её и лениво пошарил вокруг, выбирая новую. Лишь Маленький Джон, не меняя позы, продолжал ковырять себя иглой.

Робин Гуд двумя руками ерошил волосы взад и вперёд, вспоминая слова:

— Злой… злющий… разозлённый… озлобленный…

— Сердитый, гневный, — подсказала Марион, — разъярённый, взбешённый. Безжалостный.

— Свирепый. Лютый. Жестокий, — отозвался Тук.

Скарлет хмыкнул и пробурчал, засовывая в зубы новую травинку:

— Пакостный… — после чего снова закинул руки за голову и закрыл глаза.

Робин посмотрел по сторонам:

— Джон! Что скажешь?

От неожиданности Джон подпрыгнул и чуть не пырнул себя иглой:

— Не знаю, Робин. Да напишите просто: «Рыцарь поехал в лес». По-моему, всем понятно.

Скарлет проворчал сквозь зубы:

— И то сказать… Зачем ещё выдумывать?..

Робин с тихим стоном взлохматил затылок:

— Так… что? Написать просто «рыцарь» и просто «поехал»?

Скарлет встрепенулся и открыл глаза:

— Ха!.. А с какой дури он туда едет один? Ему что, жить надоело?

Робин отпустил волосы и выпрямился:

— Ну… Он должен приехать в лагерь разбойников.

— Не приедет, если не сумасшедший.

— Надо, чтоб он туда пришёл. Он вызовет предводителя на поединок.

— Чушь какая-то, — Скарлет выплюнул травинку и приподнялся: — Ты когда-нибудь видел рыцаря, который звал бы на поединок разбойника?

— Я не видел. Но надо, чтоб поединок был, иначе ничего не выйдет.

— Оно и так не выйдет! Мы с ним что, поодиночке драться будем, а остальные смотреть? Я точно не буду, или ты меня не знаешь!

Марион тихо смеялась в ладонь, Тук, забывшись, дважды ловил чернила, и даже Маленький Джон отвлекся от штопки, чтобы послушать, как Робин объясняется со Скарлетом. Нет, говорил Робин, это не они будут драться с рыцарем, а те написанные разбойники, и если всемером на одного, то рассказать будет не про чего — а Скарлет доказывал, что если они пишут про настоящих разбойников, то и ведут себя настоящие разбойники как они, а не как дураки, а рыцари не ездят поодиночке туда, где им всемером наваляют.

Наконец Тук, не выпуская пойманной чернильницы, громко хлопнул по столу ладонью, чтобы привлечь внимание — раз, другой, третий, — и когда все обернулись к нему, поставил чернила и постучал по пергаменту пальцем:

— Мы целый день потратили на лесную пирушку…

— Если б в самом деле… — буркнул Скарлет.

— …а теперь неделю будем писать, как рыцарь въехал в лес. Так мы за десять лет не дойдём до конца.

Робин Гуд вздохнул:

— Джон! Что скажешь?

Джон ойкнул и жалобно ответил, тряся уколотым пальцем:

— Робин, ну не знаю я…

Скарлет ухмыльнулся:

— Он занят, Робин! Штаны чинит. Чтоб не сверкало где не надо.

Джон обернулся через плечо и с обидой в голосе произнёс:

— Уилл, если ты хочешь подраться, то так и скажи. Я пойму.

— Не-не-не-не-не!.. — Скарлет замахал руками: — Я ничего. Я так.

Джон потёр бороду о плечо и вернулся к штанам, а Робин завертел головой:

— Назир где?

Скарлет фыркнул:

— Ушёл силки проверять. Как раз когда вы подбирали слова про вкус свежей оленины на вертеле.

Робин беспокойно нахмурился:

— Что-то он долго ходит. Пора бы вернуться.

— Ничего с ним не случится. Мы в Шервуде как дома, или ты нас совсем не знаешь.

— А… — не хватало кого-то ещё: — Где Мач?

— А его я послал на дорогу: посчитать, сколько мы народу упустили за этим занятием, — с ехидным удовольствием ответил Скарлет: — По дороге, небось, кошельки ездят, а мы тут сидим, полоумных рыцарей придумываем…

— Ладно, Уилл, будем на дороге. Допишем, и будем…

Над головами истошно заорала кукушка. Скарлет одним махом оказался на ногах, Джон вогнал иглу в ногу и рявкнул «Ай!», Тук опрокинул стол, разлил чернила и торопливо выхватил пергамент из-под набегавшей лужи. Робин и Марион вскинули головы вверх — туда, где в развилке нависших над поляной ветвей сверкала белозубая ухмылка.

— Назир!

— Тьфу на тебя! — Скарлет, недовольно морщась, опустился на налёжанное место, — так людей пугать…

Джон, шипя, тёр уколотое место:

— Ч-чёрт!.. Как ты туда залез, что мы не слышали?

Назир пожал плечами:

— Шумите.

Пока Назир спускался с дерева и извлекал из кустов припрятанную добычу — двух зайцев («Хо! — воскликнул Скарлет, — значит, ужин у нас будет настоящий!»), Робин с растерянным взглядом озирался по сторонам, словно пытаясь понять, где он и как сюда попал. Тук, бормоча: «Вот незадача…», пытался собрать чернила обратно; те охотно размазывались по доске, но до чернильницы не добегали. Робин тряхнул головой, потёр виски и жалобно спросил:

— Марион, я забыл: чего мы перед этим хотели?

— Пожрать мы хотели! — перебил Скарлет: — Тук, бросай этот вздор, пошли ужин готовить.

Перепалка едва не вспыхнула снова: Робин не хотел отпускать Тука, а Скарлет считал, что вместе они управятся быстрее; вмешалась Марион:

— Ничего, Робин, я попишу. А Тук пусть пожарит зайцев.

И Тук, поместив чернила и ножичек на самый маленький чурбан («А то отсюда падает!»), отправился руководить стряпней, позвав и Малютку Джона («Я мигом, только узелок завяжу!»); а Марион с сомнением оглядела доставшееся ей хозяйство, вытерла лопухом остатки чернил и покачала столешницу, ища устойчивое положение; затем передвинула сиденье и села так, чтобы опираться локтем на проверенное место. Удобно устроившись и подтянув к себе пергамент, она взяла перо и обернулась к Робину, готовясь записывать, но вожаку было не до неё: Скарлет, забыв про ужин и зайцев, вцепился в Робина:

— Нет, ты сначала объясни, откуда такие ослы возьмутся!

— Это не ослы! — сердился Робин: — Мне просто нужно, чтоб у них был поединок!

— Если это не ослы, то я святая Христина!.. — вопил Скарлет, горячась всё больше, словно речь шла не о чести небывалых рыцарей и разбойников, а о его собственной: — Не поедет!.. рыцарь!.. один!.. к разбойникам!.. да ещё на поединок!

— Мне нужно, чтоб он поехал!

— Зачем?..

Марион вздохнула и повернулась к столу; сморщив носик, перечла написанное, соскоблила последнюю строчку и принялась писать: «И мрачный рыцарь, пылая гневом, кликнул своих людей и отправился в Арденнский лес, желая свершить мщение; ибо поклялся он не знать покоя, пока не обагрит свой меч ненавистной кровью. Ненависть же его родилась вот от какого случая…»

Читать дальше