Шервудский мойдодыр

— А не поможет — сама буду мыть! Щёлоком!

Мач давно не видел Марион такой сердитой. Тем более — сердитой из-за него. Вот почему он усердно мял по лицу ягоды бузины: с ними грязь отходит лучше, чем с простой водой, и от них не щипет, как от щёлока. Даже когда в нос попадает, не щипет. Или щипет? Нет, всё-таки не щипет. Мач чихнул, наклонился к ручью, вычихивая из носа то, которое не щиплет, и снова отстранился, разглядывая в воде себя, помытого.

Как ни старайся, а разглядеть в ручье, всё ли у тебя отмыто, не так уж просто: мало, что вода не стоит ровно, так ещё и свет падает на затылок. Ну, и на уши, наверное. А что там, под носом, тень или грязь — поди разбери. Если грязь, Марион опять будет сердиться. А Робин сказал, чтобы с ней не спорили. Вот только что в этом такого страшного? Подумаешь, испачкался; не на ярмарку же они, в самом деле, собрались. Но Марион сказала: умываться, и всё тут. Хотя нет — сначала она сказала: мыть руки. Перед едой. Всем.

Мач, как и другие шервудцы, не понимал, зачем это делать так часто. Ну, с утра умылся, чтобы глаза продрать, заодно руки потёр, а каждый-то раз зачем? И потом, если на ладони поплевать, а потом потереть лопухом, то грязи и не видно. Маленький Джон вообще руки вытирает о шкуру, что на нём надета, и ничего. Тук, правда, не раз уже говорил, что у тех, кто ест грязными руками, будет болеть живот, только дальше слов у него дело не шло. А потом за дело взялась Марион, и очень сурово. Взялась, потому что на прошлой неделе животы болели у всей шайки, и Марион объявила, что виной — грязные руки.

Скарлет неистовствовал:

— Почему мы?!.. Пусть у шерифа живот болит, когда он налоги придумывает! Почему мы?!.. Кому плохо, что мы не теми руками едим?..

— Нам плохо, — невозмутимо ответствовал Тук, — у нас животы болят. И опять могут заболеть. Не приведи, Господи…

— Да полно, — лениво отозвался Маленький Джон: — Разве ж это от рук? Это свинина виновата. Жарко, а мы её лежать оставили, — и тут же поправился: — Ну то есть висеть.

— Она не могла испортиться, — откликнулась Марион: — Она висела всего день, и в тени. А если бы испортилась, разве мы не заметили бы?

Джон пожал плечами и спорить не стал. Кто же теперь вспомнит, если не заметили сразу?

— Так вот! — строгим голосом продолжала Марион, — вот здесь будет два ведра и ковшик. Сначала моем руки, и только потом едим.

Скарлет недовольно скривился:

— И кто, интересно, будет эти вёдра таскать?

Марион поджала губы и нахмурилась. Все взгляды почему-то устремились на Мача; тот растерянно завертел головой и неуверенно показал пальцем на себя, словно спрашивая: «Что, я?..»

— По очереди, — негромко, но значительно произнёс Робин, и тут же повторил: — Будем носить по очереди.

— Кхым… — Скарлет неловко кашлянул: — Кому надо, тот бы и таскал…

— Я думаю, это надо всем, — Робин взял слово с явным намерением оставить его последним: — С больным животом ты не можешь драться, и удрать от погони тоже не можешь. Лучше если с нами такого не будет.

Всем было ясно, что дело решено, и только Скарлет упрямствовал:

— Да я всю жизнь без этой… без этого… — он перевёл взгляд на Марион и попытался обратить всё в шутку: — Ну что ты в самом деле… Ну, будут у нас болеть животы, как-нибудь переживём. А ты можешь есть чистыми.

— Вы этими руками берётесь за хлеб! И за миски, а потом этими мисками лезете в котелок! Или мойте руки, или ждите, пока я сама разолью.

— А если тебя не будет?

— А ждите, пока вернусь! — Марион как-то по-особому подхватила подол и присела на придворный манер, как не умеют крестьянки. Скарлет озадаченно крякнул и умолк.

Водворение вёдер состоялось: Робин сам (вдвоём с Маленьким Джоном) напоказ сходил за водой, а перед обедом так же напоказ вымыл в этом ведре руки и вопросительно оглянулся на Марион. Та чуть поджала губы: вымыть, по её мнению, можно было и лучше; но Робин подал хороший пример, его следовало одобрить, и Марион расправила губы в улыбку и благодарно кивнула.

Мытьё рук утвердилось. Больше никто не возражал, только Скарлет, таскаясь за водой, тихо брюзжал насчёт дворянских штучек, но так, чтобы Марион не слышала: на прошлой неделе она стрелой с десяти шагов на спор пришпилила к дубу подол скарлетовой безрукавки, а безрукавка-то была на хозяине…

Но две недели спустя Скарлет уже вопил во всю глотку. Как-то перед обедом Марион вместо того, чтоб вручить ему полную миску, сердито ткнула пальцем в жирную полосу сажи поперёк его щеки и велела умыть это безобразие. Своё требование она подкрепила возмущённо-вопросительным взглядом на Робина, который, кстати, как раз навис над ведром. Робин подумал и сказал: ну, а почему бы и нет? В эту жару освежиться водой одно удовольствие. И тут же умылся: два раза плеснул на себя и один провел по лицу рукой сверху вниз. А потом оглянулся на Марион и спросил:

— Так?

Она сурово поджала губы и ответила:

— Так! — и грозно взглянула на закопчённого Скарлета.

Тот поперхнулся и сказал, что про лицо уговора не было.

— Теперь будет! — подбоченилась Марион и снова посмотрела на Робина. Робин кивнул:

— Умываемся, ребята!

Скарлет устроил бунт. Неважно, что сам он только что мечтал о дождике или реке: купаться — это одно, а мыться по указке — совсем другое. И Скарлет орал от души, что конца этому нет, и что мордой он ни в какие котелки не лазит, и вообще — какое место его заставят мыть в следующий раз, и не пойти ли им самим сразу туда? Маленький Джон прыснул в кулак и тут же сделал вид, что он тут ни при чём. А Марион сперва покраснела, а потом так побледнела от возмущения, что её веснушки было можно сосчитать с другого конца поляны.

В глубине души Скарлет надеялся, что если хорошенько поорать, от него отстанут с этим умыванием — ну, или все хорошенько поссорятся, и тогда он сможет считать себя напрасно обиженным. Но Робин такого не дал, ни того, ни другого. Он просто подошёл к Скарлету, встал напротив, глядя прямо в лицо, и вполголоса позвал по имени — в тот момент, когда Скарлет набирал воздух для продолжения. А потом ещё раз.

Когда Робин смотрел вот так, упорство Скарлета начинало предательски дрожать и разваливалось на мелкие кусочки; этих кусочков хватало для глухого недовольства и ворчания, но опереться на них всерьёз было невозможно. Скарлет умолк, свирепо огляделся, резко развернулся к ведру и остервенело втёр в физиономию две пригоршни воды, профыркав сквозь них: «Нате!.. получите!..» — после чего снова вернулся к Марион:

— Ну?!..

— Ну, — твёрдо сказала она, и взмахом руки позволила сесть к котлу.

Больше Скарлет не шумел, да и Марион к нему не придиралась. А вот Мачу не повезло. Он и руки мыл, и лицо мыл — каждый раз, и всё равно Марион однажды вгляделась в него и сердито велела отмыть под носом. А ведь только вчера они купались — то есть, не купались, а развлекались любимым способом: один стоит на мостике, остальные пытаются пройти мимо, и так пока ни одного сухого не останется; Скарлет ещё намекал, что, мол, раз уж наокунались с головой, так может, не надо ещё раз мыть руки: там вода и тут вода, какая разница, — но Марион не вняла. А со вчерашнего дня Мач и не помнил, где это он мог вымазать нос и не заметить.

В растерянности он потёр губу пальцем, похлопал глазами, посмотрел на Марион — но она была неумолима, а в спину подталкивал Джон, тоже ждавший обеда. Да, они в тот день набегались, наломались, и были голодны как волки — зато знатный гость будет жаловаться шерифу на распоясавшихся разбойников, а его кошелёк пойдёт на доброе дело. Но Мач-то в чём виноват? Он хотел есть, как все! И умылся как всегда!

Мач вернулся к ведру, забрал горстью воды и старательно потёр под носом. Очень старательно, чтобы не ходить в третий раз, но… Марион всё равно сказала, что грязь видна. Значит, плохо тёр. Или вытер грязным рукавом (Скарлет глухо зарычал, но решил не вмешиваться и лишь усерднее впился зубами в мясо). И вот уже все едят, а Мач всё трёт лицо водой, а Марион в третий раз отвергает плод его труда и грозиться помочь щёлоком. Сжалился Робин:

— Оставь, пусть ест. Он и вправду старался. Да там и не видно ничего, — Робин пригнулся, пытаясь разглядеть.

— Оттуда не видно, но я-то вижу! Вот это, серое, — и Марион повела пальцем перед мокрой губой Мача.

— Потом отмоет. Если не оттёрлось, значит, крепко прилипло. Дай ему поесть, и сама садись.

Марион нахмурилась, но уступила: Робин был прав, да и она проголодалась. Расстроенный Мач получил свой обед, но не утешился: еда едой, а обидно, когда тебя шпыняют и заставляют переделывать, а ты даже не знаешь — что. Вроде ничего липкого под носом не было…

После обеда Мач поспешил убраться с глаз, чтоб больше не ругали; тихонько взял у Тука кусочек пемзы, отломил по дороге ветку бузины и пристроился у ближайшего ручья — умываться; на всякий случай он постирал рукава (хоть и знал, что всё равно испачкаются), затем долго мылил лицо бузиной, а потом тщательно скоблил пемзой под носом и (на всякий случай) то, что вокруг него. Когда он вернулся на поляну, нос и щёки ещё сохраняли ярко-розовый цвет, и Марион наконец-то признала его усилия. Правда, немножечко обиды всё-таки осталось.

Лето шло к концу, долгожданный ливень отогнал жару; Скарлет предлагал засчитать дождь за умывание, а когда это не удалось, начал намекать, что для мытья скоро будет холодно — брр, кто же по своей воле в осеннюю воду полезет! Марион пожала плечами: «Ещё не скоро», а Робин беспечно ответил: «Что-нибудь придумаем». Так что к обязательному умыванию привыкли все, а Мач старался особо: не хотел оказаться виноватым. И всё-таки стараний оказалось недостаточно: снова, спустя месяц от прошлого раза, Марион остановила его словами: «Ну что, опять под носом?» И хотя звучало это почти ласково, по-матерински (Марион не с чего было сердиться — даже Скарлет вёл себя примерно и получал обед первым), сердце Мача всё равно упало и на душе заскребли кошки. А он так верил, что все ошибки позади!

Он попытался спорить. Марион спорить не хотела; слишком хорошим было расположение её духа: кончилась ужасная жара, от которой они спасались взаимным маканием с мостика, Робин по этому случаю устроил передышку от грабежей, впереди было несколько дней покоя — но всё же сделала самое строгое лицо, какое могла, и сказала Мачу, чтобы он не отлынивал. Все умылись, даже Уилл, почему же он не умоется? Да он умылся, доказывал Мач, вот — только что, ещё и не высохло; но ведь грязь осталась, возражала Марион, надо помыть ещё.

Вмешался Робин; он напомнил, что такое уже было, и Мачу пришлось умываться позже; пусть и сейчас так будет. И прежде чем Марион возразила, он мягко взял её за руку: им так хорошо, зачем расстраиваться и расстраивать других? Она согласилась и так же нежно пожала ему руку в ответ… но их молчаливый разговор сорвало требовательное покашливание Тука и голос Маленького Джона:

— И стоило мыть руки, если всё равно не кормят?

Пемзу Мач брать не стал: в прошлый раз он не сразу вернул её на место, и Тук был очень недоволен. Мач решил обойтись бузиной: в прошлый раз помогла, должна помочь и в этот — и долго оттирал ею губу, щёки, подбородок, а заодно и шею. Когда он вернулся в лагерь, Марион там не было, Робина тоже, Тук крепко спал, а остальные играли в ложки, и Мач не решился спросить, хорошо ли он умыт: Скарлет бы, конечно, не упустил случая съязвить или поругаться. Вот если бы Робин был рядом… Но Робин вернулся в сумерках, и Марион с ним — впрочем, это было и к лучшему, потому что в сумерках она не так строго смотрела на умытость. Зато назавтра…

— Ма-ач! Опять под носом! Ведь я же тебе сказала, а?..

Ну как же так?!.. Мач спешил к обеду первым, чтоб показать, как он умыт, и вот на ж тебе! Он выдохнул в отчаянии:

— Я помыл!.. Уилл, Джон, скажите, я умывался!

Названные смущённо замялись: может, и умывался, но они-то не проверяли; вроде, ходил куда-то, потом вернулся, вроде, мокрый, а может, и не очень, они ж не знали, что надо запомнить; а если Марион говорит, что неумытый, то лучше не спорить. Не дождавшись помощи, Мач воззвал к своему вечному заступнику:

— Робин, я умылся! Правда, умылся!.. — и с надеждой уставился на названного брата. Кто, как не Робин, выручал его во всех и всяческих переделках, спасал то от шерифа, то от Гизборна, то от чужих разбойников, а ещё — от собственного Мачева недомыслия, и вообще избавлял от всех напастей?

Робин прикрыл глаза и потёр лоб. Конечно, Марион знает, что делает, но похоже, сейчас она делает что-то не то. Он открыл глаза и вынес решение: если у Мача руки чистые, то пусть ест, а что у него под носом, то никому, кроме него, не мешает.

Марион сердито уставилась на Робина. Неужели не ясно, что дело не в руках и не в носе, а в непорядке? Что она, в конце концов, не особенного чего-то хочет, а чтоб не нужно было по три раза одно повторять? И если Мач сейчас отобьётся от рук, то со Скарлетом и вовсе будет не справиться. Кстати, он же как раз и подал голос:

— Мы все не ели. И что, из-за одного неумытого нас голодными держать будут?

«Неумытого!» Мач посмотрел на него как на предателя, но Скарлет ничего не заметил. Или не захотел. Он нетерпеливо притаптывал, косясь на дымящийся котелок и ловя носом запах варева. То ли было времечко: взял миску, зачерпнул, и ешь себе, а тут эти дворянские штучки придумали, руки мыть, то, сё, а завтра, глядишь, и вовсе по-придворному говорить и кланяться заставят… Как там при дворе говорят и кланяются, Скарлет не знал, но был уверен: обязательно не по-людски и так, что простому человеку ни в жисть не запомнить.

Робин поглядел на Скарлета, потом на Марион, потом на остальных. Котелок дразнил всех, и видом, и запахом; желудок Робина тоже не был к этому зову равнодушен.

— Марион! Сейчас мы пообедаем. А потом посмотрим, почему Мач… что там у него не отмывается, — он перевёл взгляд на Мача: — Он не нарочно.

— Не нарочно… — выдохнул Мач; он был единственным, на кого котелок сейчас не действовал: верх взяла обида, — я вообще умылся! Я как всегда умылся! Я лучше умылся!

Он хотел, чтоб было по-честному. Справедливости он хотел! Разве не ради неё они живут в лесу и грабят злого шерифа? Так почему же с ним одним такая несправедливость? Мач решил постоять за себя.

Глядя на завязавшуюся перепалку, Скарлет коротко взвыл: обед теперь будет не скоро. Надо что-то делать, а то останешься голодным на всю жизнь. А что если… Скарлет быстро глянул на котелок, потом на товарищей: они так заняты, что и не заметят, а если зайти с той стороны, то Марион будет к нему боком и не увидит. Он осторожно двинулся к котлу.

Уже у самой цели, протягивая к котлу миску, Скарлет переусердствовал в попытках двигаться незаметно, потерял равновесие и упал на одно колено, ткнувшись рукой в золу. «А, чёрт!» На краю кострища зола была едва тёплой и не обжигала, но пачкала, как ей и положено. Скарлет торопливо вытерся о штаны и метнул быстрый взгляд на Марион; блюстительница чистоты была поглощена спором, а Мач уже огрызался всерьёз, требуя, чтобы ему не лезли под нос пальцами, что он, лошадь, что ли…

— А может, ты чернику ел? — наивно вопрошал Тук.

— Кончилась черника, — буркнул Мач. Взаправду-то ещё не кончилась, но стала невкусной, такую только с большой голодухи: — При чём тут черника вообще? Я умывался!

— От черники «усы» бывают — не отмоешь.

— Я не ел! И вчера не ел, и тогда не ел! И я умылся!

Скарлет положил миску, поднялся с земли и внимательно посмотрел на Мача; потом как-то вдруг очень громко и странно кашлянул и шагнул к Мачу, раздвигая товарищей:

— А ну-ка посмотри-ка на меня, — чуть присел, пристально вглядываясь в верхнюю губу, и тут же выпрямился с торжествующим «Ха!», с ехидной ухмылкой оглянулся в обе стороны и громко сказал: — Это мыть не надо, — он снова обратился к Мачу: — Можешь брить, если захочешь. Но я бы пока не стал.

Тук неловко ойкнул, Джон с громким «Ы?..» повернулся к Скарлету. Робин, смущённо улыбаясь, повёл в воздухе руками:

— Это значит, эээ, у него это самое, как его… — он изобразил руками нечто неопределённое и ущипнул себя под носом. Скарлет ехидно скривился:

— Пух у него на губе. Усы, то есть. И на бороде, кстати, полтора волоска проклюнулось.

— Но у него же не было усов! — воскликнула Марион.

Все смотрели на неё и на Мача. Все знали, что это — Мач, ну, а кто же ещё? Все знали, что порой он чумаз — ну, а кто не бывает? Все знали, что Мач уже не ребёнок, но в шервудской вольнице младший и за ним нужен присмотр. И все знали, что усы и борода бывают у кого-то другого, но только не у Мача.

— Но у него же не было усов! — повторила Марион, и тут же растерянно ахнула, зажала рот ладошкой и покраснела. Скарлет ухмыльнулся:

— Теперь будут. Ну, не прям сразу, а попозже. Пойдут в рост и заколосятся. Кстати, нам сегодня пожрать дадут?

Марион схватила его за руку, вывернула ладонью вверх и несколько раз тряхнула:

— Пусть у Мача растут усы, но на руках усов не бывает! Поэтому руки мыть, мыть, мыть, и ещё раз мыть!