— А не поможет — сама буду мыть! Щёлоком!
Мач давно не видел Марион такой сердитой. Тем более — сердитой из-за него. Вот почему он усердно мял по лицу ягоды бузины: с ними грязь отходит лучше, чем с простой водой, и от них не щипет, как от щёлока. Даже когда в нос попадает, не щипет. Или щипет? Нет, всё-таки не щипет. Мач чихнул, наклонился к ручью, вычихивая из носа то, которое не щиплет, и снова отстранился, разглядывая в воде себя, помытого.
Как ни старайся, а разглядеть в ручье, всё ли у тебя отмыто, не так уж просто: мало, что вода не стоит ровно, так ещё и свет падает на затылок. Ну, и на уши, наверное. А что там, под носом, тень или грязь — поди разбери. Если грязь, Марион опять будет сердиться. А Робин сказал, чтобы с ней не спорили. Вот только что в этом такого страшного? Подумаешь, испачкался; не на ярмарку же они, в самом деле, собрались. Но Марион сказала: умываться, и всё тут. Хотя нет — сначала она сказала: мыть руки. Перед едой. Всем.
Мач, как и другие шервудцы, не понимал, зачем это делать так часто. Ну, с утра умылся, чтобы глаза продрать, заодно руки потёр, а каждый-то раз зачем? И потом, если на ладони поплевать, а потом потереть лопухом, то грязи и не видно. Маленький Джон вообще руки вытирает о шкуру, что на нём надета, и ничего. Тук, правда, не раз уже говорил, что у тех, кто ест грязными руками, будет болеть живот, только дальше слов у него дело не шло. А потом за дело взялась Марион, и очень сурово. Взялась, потому что на прошлой неделе животы болели у всей шайки, и Марион объявила, что виной — грязные руки.
Скарлет неистовствовал…