Продолжение истории о том, как Робин Гуд подался в писатели. Начало здесь.

…За написание книги шервудцы взялись не случайно. Довелось им как-то остановить повозку, украшенную двумя солдатами в гербах Ноттингема. На вопрос «Что везёте?» обмерший возница пролепетал: «Подарки…» Он, наверно, тридцать три раза проклял миг, когда решил срезать путь по окраине леса. Ну кто же мог знать, что Робин Гуд в этот день сойдёт с большой дороги на окольную тропку?

Добыча, правда, оказалась невелика: немножечко, совсем немножечко денежек у одного из седоков и в меру увесистый короб. В нём, однако, не оказалось ни денег, ни мехов, ни съестного — только исписанные листы пергамента. Разбойники опрокинули короб, чтобы проверить — нет ли внизу чего ещё, но ничего не нашли: только книги, точнее, тетради, подшитые, непереплетённые, изредка переложенные чистыми досочками; шервудцам они были ни чему. Тук бегло порылся в куче, ухватил, сколько вместила рука, из того, где показалось больше картинок, сложил и сунул за пазуху. Остальное бросили на дороге, предоставив проезжим укладывать короб заново.

День, в целом, был удачным — даже и «немножко» денежек попадается не каждый раз, а сегодняшние достались без всякой борьбы и беготни; за ужином шервудцы на все лады расхваливали чутьё Робина. Тук разбирал свой нежданный трофей и с большим удивлением увидел, что ему достались две совершенно одинаковые толстые тетради с одинаковыми картинками; он даже позвал Марион, чтобы поудивляться вместе. А две книжки легко разделились на двоих.

Разумеется, остальным захотелось знать, что же там в книгах такое интересное, чтобы смотреть в них второй вечер напролёт, не отрываясь и не глядя по сторонам; пришлось поделиться: Тук и Марион по очереди читали вслух из одной книжки, а картинки из второй рассматривали те, кто не умел читать.

Правда, на первых страницах картинок не было…

Всадники были навеселе. Будь все трое пьяны по-настоящему, они остались бы на постоялом дворе до утра; будь они трезвы, дождались бы попутчиков. Но весёлый хмель погнал их втроём прямо через Шервуд.

Разбойники? Какие разбойники? Нет никаких разбойников! А если есть, разбегутся, теряя шапки, как только нас увидят! Так, хвалясь и распевая (а на деле просто надсаживая глотки), путники ехали по большой дороге, а дорога бежала через лес, и конца ему видно не было. Двое, что потрезвее, помнили, что направляются в Ноттингем, а третий, самый хмельной, тщетно пытался сообразить, куда делась та аппетитная черноволосая девица, что подмигнула ему, поднося вино, и почему вместо столов вокруг торчат какие-то деревья; ему казалось, что девица шутит с ним шутки и прячется где-то за кустом или за тем толстым деревом, и спутникам то и дело приходилось возвращать его на дорогу.

Так, очередной раз помешав приятелю забраться за брюнеткой в кусты, путники рассерженно выясняли, кто из них на самом деле пьян и что кому на самом деле мерещится; песни были забыты и спор казался бесконечным, как лес.

— Гу-гу-гу-гук! — грозно раздалось в вышине; дерево страшно зашумело, листва задрожала, на путников посыпались сор и мелкие веточки. Спор мгновенно утих: всадники вдруг вспомнили, что вокруг разбойничий лес и что их всего лишь трое, и в растерянности остановились. Справа от дороги что-то тяжело ударилось о землю.

— Гу-гу-гу-гук! — страшно и громко раздалось из кустов.

— Караул! — отозвался самый пьяный, а теперь — самый догадливый из трёх, и невпопад задёргал поводьями.

— Караул! — подхватили остальные и с места послали коней вскачь. Третья лошадь топталась на месте, не понимая, чего хочет наездник; тот взвыл: «Помогите!» — отпустил поводья и ударил коня пятками.

— Гу, гу, гу, гууук! — рыжеволосый подросток с глуповатым лицом выбрался из кустов на дорогу и взмахнул пращой. От удара камнем неохотно трусившая лошадь перешла в резвый галоп, догоняя и обгоняя товарок; перепуганные всадники вопили на три голоса, поминая всех святых, каких смогли припомнить.

Мач со смехом гугукнул им вслед ещё раз и тут же нахмурился. Если бы они сидели в засаде все вместе, то уже знали бы, какие у этих щёголей кошельки! Но Робин всерьёз занялся этой, как её… или как его… короче, тем, что пишут, и засады отменил.

В харчевне на окраине Ноттингема три путника наперебой рассказывали о шайке головорезов, которые посыпались на них со всех ветвей и из-под всех кустов; от испуга и скачки приезжие протрезвели раньше времени, и теперь исправляли это досадное обстоятельство, не замечая, что один из их кошельков уже уплыл в руки местного вора.

А в глубине Шервуда…

А заведу-ка, сказала я, метку «Сергиев день». И завела.

Поход на лаврский молебен 18 июля становится у меня традицией. В этот раз — тоже… но позвольте прочесть нравоучение. Приличные люди в день преподобного с утра идут в храм на литургию, а потом уж в лавру. Если бы я так сделала и в этом году, я бы, во-первых, не припоздала на молебен, а во-вторых, заранее знала бы, что интересное я там увижу. А я решила поспать после производственного полнощного бдения, да ещё убедила себя, что молебен начнётся на 20 минут позже, чем на самом деле. Спать, конечно, надо, но лучше рабочее время организовать с толком.

Однако же, про молебен…

Некоторое время назад события в комментах к одному из постов напомнили мне, что мой блог всё-таки персональный, а не сугубо информационный. Не то чтобы я обычно писала чужими словами, но каплю персоналинки добавить стоит.

Итак, одно из моих персональных увлечений…

…или мандариновой, или грейпфрутовой. Этот напиток — мой дежурный рецепт в жару. Напиток практически бесплатный и предельно простой в изготовлении.

Ингредиенты на 1 л напитка:

• кожура (корка) 1 большого апельсина/грейпфрута или 2 мандаринов;
• сахар ~ 3-4 ст. л.;
• лимонная кислота ~ 0,5 ч. л.

Читать полностью »

«Объявляется конкурс в поддержку отечественного хлебопечения! Спонсоры и организаторы конкурса — Дедка и Бабка».

Бабка рыдала, утирая слёзы уголком платка:

— Ой, срам какой будет на старости лет! На весь свет! На всю волость! Как глаза на люди покажем?..

— Цыц, лихоманка! — огрызнулся дед: — Срам, не срам, а хоть наедимся напоследок.

— А потом-то, потом-то что? Лихоньки мои, — причитала бабка, — побьют да на весь свет ославят! Честней под оконьем Христовым именем просить!

— Тебе только и просить, старая! Два двора пройдёшь и свалишься. Да если и побьют, то меня, — дед приосанился, — тебя-то что бить, от одного взгляда переломишься. Да и не побьют, поди. Ну, валяй дальше, говорилка окаянная.

— Не ругайтесь, дедушка, — вежливо отозвался Колобок. — Дальше слушайте… Читать полностью «Колобка» на новый лад »

На лучшей поляне Большого Леса стоял рабочий шум: стучали молотки, перекликались голоса, скрипели колёса тачек. Потап Михалыч, новый лесной глава, медлил на опушке, почёсывая затылок лапой; наконец он собрался с духом и решительно зашагал к новеньким воротам. Немного не дойдя, он будто споткнулся, замедлил ход и последние десять шагов шёл бочком и чуть не на цыпочках, словно готовясь в любой момент рвануться прочь. Уже у ворот он снова остановился, помедлил, прислушиваясь к строительному шуму, на всякий случай огляделся и торопливо перекрестился; затем глубоко вдохнул и осторожно сунул морду с одним закрытым глазом в проём.

За оградой вовсю кипела работа. Медведь открыл второй глаз, поводил взглядом туда и сюда, выдохнул, выпрямился, и прошествовал в ворота, выпятив грудь и развернув плечи, как подобает главе Большого Леса. Мимо него трусцой пронёсся заяц с тачкой стружек и прочего мусора, затем ещё один. Другие торопливо сметали сор в кучи и ровняли граблями песок на дорожке между воротами и домом. Четверо барсуков под руководством пятого тащили по двору статую. А вдоль забора в сопровождении бригады бобров двигался хозяин новой усадьбы — Колобок, бдительно изучавший каждый столб в ограде, докуда позволял его рост. Читать «Новый Колобок» »