Окончание разбора эпохалки Юрия Никитина «О доблестном рыцаре Гае Гисборне» (Bobby).

«Клянусь своей жизнью, что я это сделаю… или погибну на этом богоугодном поприще!»

Ю. Никитин, «О доблестном рыцаре Гае Гисборне»

«Директор был немец: Бургмейстер. Как и многие обруселые немцы, он изъяснялся на преувеличенном русском языке и любил такие слова, как галдёж, невтерпёж, фу-ты ну-ты, намедни, давеча, вестимо, ай-люли.

Этим языком он владел превосходно, но почему-то этот язык вызывал во мне тошноту.

Распекал он всегда очень долго, так как сам упивался своим краснобайством, и даже наедине с каким-нибудь малышом-первокласником произносил такие кудрявые речи, словно перед ним были тысячи слушателей.

— Смею ли я верить глазам? — декламировал он, отступая на шаг и помахивая в такт своей речи какой-то измятой тетрадью. — Не обманывает ли меня моё зрение? Не мираж ли передо мною? Не призрак ли? Неужели это ты, Козельский, тот самый Иосиф Козельский, который еще в прошлом году был гордостью наставников, утехой родителей, радостью братьев, опорой семьи?..

В этом стиле он мог говорить без конца, подражая величайшим ораторам древности. Не меньше получаса терзал он Козельского, и только к концу этого получаса я понял, в чём заключается преступление Зюзи».

Чуковский, «Серебряный герб»

Сэр Марти («Марти Сью» — прим.) продолжает резвиться и шутить. Повесить разбойника втроём с подчинёнными почему-то не может. Пока ребята трудятся, рассказывает им об Анне Грин и Тайбернских Полях. После взирает, как разбойнику разбивают голову и снова вешают, чтоб наверняка. Загляденье, а не шериф-воин. Отрада для глаз и души.

Или такой пассаж, вполне в стиле шерифа-воина.

«— Да, конечно, кому-то надо бы уступить… Но если бы вовсе не начинать эту кровавую войну, было бы еще лучше.

Гай ощутил укол, войну начал все-таки король Ричард, собрав в Англии огромное войско и высадив на берегах Франции.

— Иногда, — пробормотал он, — свои права необходимо защищать и силой. Мир таков».

Закон и порядок несёт этот воистину железный человек в глушь Ноттингемшира. Назначает крестьян бейлифами, коронерами, присяжными, судьями… Во имя закона и порядка вламывается в замки местной знати (тех самых графов из несуществующих графств и баронов), угрожает, требует, вопиёт.

Шатается по монастырям, дабы читатель также как и персонаж проникся уважением к служителям церкви. Читатель проникается. Особенно проникновенно звучат речи настоятеля об искусственном оплодотворении рыб, повышающем разводимость, и о запрете ловить в реке рыб, не достигших определённого возраста.

Великолепный шериф всё это почтительно слушает, с монахами по уставу кушает, размышляя, что так много лучше, чем по-рыцарски. Монахам знаком этикет, а рыцари да всякая знать понятия об этом не имеют.

Невзирая на уважительные декларации в адрес монахов, гр-н Никитин ухитряется допустить исторически-конфессиональный ляп: надеть панагию на шею католическому епископу, да ещё в 12 веке. Поясняю: панагия как нагрудное украшение входит в облачение православного епископа, у католиков такой детали нет. Да и у православных архиереев она появляется не ранее 15 века. Так что «книги о быте монахов» и тут оказалось недостаточно. (Прим. — Юлия aka «Княгиня».)

Кстати, шериф Гисборн отличается потрясающей способностью думать о судьбе Англии…

Продолжаем разбор произведения Юрия Никитина «О доблестном рыцаре Гае Гисборне». Разбор проводит Bobby из Sherwood-Таверны.

«однако пять тысяч — это капля в море местного населения, которых миллионы».

Население Англии в XI и в начале XII в, согласно «Книге Страшного суда», составляло около 1,5 млн. человек, включая норманнов-завоевателей. Это, согласитесь, вовсе не миллионы. Сомневаюсь, что средневековому рыцарю было известно такое понятие, как миллион, но настаивать не стану.

Резиденция короля в Ротервуде, похоже, отсылка к роману сэра Вальтера Скотта, не имеющая исторических подтверждений.

Личные имена графобаронов также стоит отметить, как и недопустимое обращение «сэр» перед фамилией или титулом. «Сэр» всегда предшествует личному имени, то есть, сэр Ланселот, сэр Уильям, сэр Уилфред, сэр Ричард, сэр Гай. Возможно употребление обращения «сэр» перед именем и фамилией, то есть, сэр Уильям Маршал, сэр Гай Гисборн. Но никогда обращение не употребляется перед фамилией или титулом. Господин Никитин великолепно игнорирует это правило. Браво, автор! Так держать.

Личные имена, как и фамилии-титулы, в книге либо выдуманы, либо взяты из чужих произведений, либо из окружающей действительности, что, по словам самого автора, вполне в его духе и даже считается проявлением отваги. К средневековой английской действительности отношения они не имеют.

Чего стоит Дарси Такерд, леди Вильгельмина, Хейнц, барон Ансель Тошильдер, имена вроде Скальгрим и Сван. Среди них неожиданно встречаются Николасы и Гильберты, но редко. И всё бы, вроде, ничего, если бы не граф Ингольф, граф Вальтер Тубах и граф Хенрик Аммиус. Ежели они графы, стало быть, в Англии есть графства Ингольф, Тубах и Аммиус. Кто-нибудь о таких слышал? Возможно, как и в истории с Дувром в Тауэре (или с Тауэром в Дувре), автору известно нечто такое, что не известно ни одному историку. В этом случае хотелось бы увидеть хронику, или любой другой документ, где упоминаются эти графства вместе с графами. Причём, непременно в графстве Ноттингемшир. Но что-то подсказывает мне, что нет такого документа. Нет и быть не может. Попробуем с другой стороны. Графы они были иностранные, а в Англии жили проездом, сохранив свои иноземные титулы. Только, опять же, где их графства? На каком глобусе? Читать полностью »

Разбор книги Юрия Никитина «О доблестном рыцаре Гае Гисборне» проводил Bobby из Sherwood-Таверны. Выложено с разрешения автора.

Если бы Никитин написал книгу о ком-нибудь другом, вызвала бы она такие жаркие споры, вдохновила бы на литературные подвиги таверновцев? Скорей всего, нет. В последнее время выходит слишком много дрянных книг и если на каждую обращать внимание, жизни не хватит, чтоб высказать возмущение по поводу.

Интерес и бурю эмоций вызвала затронутая автором тема. Поскольку наш форум имеет некоторое отношение к этой самой теме, вполне естественны и интерес и буря, возникшая после прочтения.

Это можно было и не читать, скажут многие, и, наверное, будут по-своему правы. Но мы, прочитавшие бессмертный шедевр великого мастера, не можем не следовать его же заветам.

«— Ох, ваша милость, — проговорил он с жалостью, — мне жаль, что я вам и такую книгу принес…

— Она нужна, — сказал Гай страстным голосом, — чтобы мы такое не забывали… И не прощали!»

Забыть такое, в самом деле, вряд ли получится. Что касается прощения, это дело Господа. Наша задача… Ну, вы поняли.

Итак, что же такого незабываемого в этом уникальном произведении? Читать полностью »

Продолжение. Начало здесь: «Шервудский грамотей»

— Ну м-мать твою ты так!.. — истошный вопль Скарлета враз поднял поляну на ноги. Мач почему-то сразу понял, что вопль относится к нему, а не к неведомым врагам и не к ночному кошмару, и в испуге присел. Ну что он опять сделал неправильно?

Два дня он мучился совершённой ошибкой. Он же не хотел присваивать никакие деревья! Просто буквы на них получались хорошо и никому не мешали — он так думал. А вышло вон как!

Опрометчиво сделанные надписи лишали покоя; хуже всего было то, что память об ошибке всё время висела перед ним. И перед прочими! А менять место лагеря Робин собирался не скоро. И каждый день, вставая, Мач видел своё имя на деревьях. Эти же надписи каждый шервудец видел много раз за день. А Мач видел шервудцев и их ухмылки. Даже обычное молчание Назира казалось Мачу необычно многозначительным, а дырка на спине Скарлета ну просто источала презрение. Марион, и та иногда улыбалась!

Было бы проще, если бы ему нашлось дело; но шервудская шайка на несколько дней устроила себе отдых, чтобы выждать, пока уляжется первая сумятица после ограбления, а заодно допить начатый бочонок. И если первый день прошёл сносно (шервудцы ходили в ближайшую деревню, чтобы передать причитавшуюся тем долю от грабежа, и вернулись поздно), то второй вечер принёс Мачу дополнительные мытарства. Читать полностью »

Навеяно сериалом «Робин из Шервуда» («Робин Гуд», 1984—1986 гг.)

Тук наотрез отказывался учить Мача новым буквам: последствия неосторожного приобщения парнишки к грамоте украшали все деревья по кромке поляны, где был разбит разбойничий лагерь. Жизнь казалась Мачу беспросветной: Тук отнекивался, Маленький Джон похмыкивал, Робин ухмылялся, Уилл Скарлет злился. Только Назир, как всегда, молчал и думал о своём, да Марион стреляла грозными взглядами в тех, кого подозревала в намерении обидеть Мача.

С месяц или два назад Тук (от нечего делать) показал Мачу первую букву его имени. Мач (которому тоже было нечего делать, ибо его названный брат, он же глава благородных разбойников, он же Робин Гуд, обдумывал какой-то долгосрочный проект и на несколько дней отменил обычный караул на дороге) ухватился за новую забаву и начал играться с этой буквой, рисуя её на земле прямо, боком и вверх ногами, стирая и меняя местами входящие в неё палочки и крючочки и подрисовывая новые.

Но палочек и крючочков хватало ненамного, к тому же Тук сказал, что при этом буква перестаёт быть той самой буквой, а превращается во что-то другое, или вообще не в букву. Так что если Мач хочет что-то написать, пусть лучше выучит её как следует, чтобы везде узнавать и ни с чем не путать. И Мач выучил, и в отсутствие других дел, старательно морща лоб, выводил на земле эту букву раз за разом, стараясь, чтобы она была красивая, ровная и одинаковая.

Понятно, что одной буквы надолго не хватит, а стратегический план Робина всё ещё не был готов. И Тук показал Мачу остальные буквы его имени — каждую по отдельности и все вместе в том порядке, в каком они становятся Мачем, а не чем-нибудь ещё.

Было здорово думать, что каждый, увидев эти крючочки, сразу поймёт, что это он, Мач. Если, конечно, увидевший умеет читать хотя бы как Мач. И Мач с душой и с усердием раз за разом выводил набор букв, стараясь, чтобы они были… ну, понятно: ровные и красивые.

Увы, новообретённую радость омрачали две вещи. Во-первых, писать было негде: в лесу не так много ровной земли, свободной от травы и корней, а по той, что была утоптана на поляне, всё время кто-нибудь ходил, и уже звучали голоса, что, может, хватит ползать поперёк прохода на четвереньках. Мач сумел разыскать более-менее ровную дощечку и водил по ней углем, добытым из костра, но то там, то тут уголёк попадал на сучок или заусенец, и соскальзывал, искривляя буквы. К тому же от такой возни с углем Мач стал чумазее обычного и заслужил намёки на досрочное купание. Тогда Мач стал резать буквы ножом, но резные получались ещё кривее писаных.

Во-вторых, новое умение Мача оценить было некому: из всей робингудовской шайки читать умели только Тук и Марион. Тук и так всё видел, а Марион один раз одобрительно погладила Мача по голове и тут же вонзила иглу в рваную робинову рубашку, после чего смотреть на уроки Мача ей стало некогда. Робин рассеянно сказал: «Ага, ага, хорошо» и ушёл в свои дальние планы, Малютка Джон хмыкнул и сказал: «Любопытно», Назир повёл глазом и коротко кивнул головой. А Скарлет…

Уилл Скарлет пустил на дрова ту единственную подходящую дощечку, которую Мач нашёл для себя и на которой так старательно резал имя — столько раз, сколько оно уместилось. Когда Мач хватился пропажи, обед уже доваривался и зола от дощечки растворилась в кострище; в ответ на возмущение парнишки Скарлет заявил, что доска лежала на видном месте, ни подо что больше её не приспособишь, а что там было написано, он не знает, потому что неграмотный, и что это всё фигня и не об чем переживать.

Обиженный Мач в тот же вечер выгреб из остывшего костра золу и насыпал её Скарлету в колчан; он бы насыпал в ботинки, но не знал точно, когда тот их снимет. Уилл почему-то не угадал виновника и придрался к Малютке Джону, а тот вяло рыкнул в ответ, что шёл бы он со своими глупостями куда подальше, на чём дело и закончилось.

А потом наконец-то состоялся грандиозный план, над которым все эти дни мыслил главарь. Читать полностью »

Повесть временных лет

Год 6579 (1071).

«Такой волхв объявился и при Глебе в Новгороде; говорил людям, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, говорил ведь: «Предвижу все» и, хуля веру христианскую, уверял, что «перейду по Волхову перед всем народом». И была смута в городе, и все поверили ему и хотели погубить епископа. Епископ же взял крест в руки и надел облачение, встал и сказал: «Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует Богу, пусть ко кресту идет». И разделились люди надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И началась смута великая между ними.

Глеб же взял топор под плащ, подошел к волхву и спросил: «Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера!». Тот ответил: «Знаю все». И сказал Глеб: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня!» — «Чудеса великие сотворю», — сказал. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва*, и пал он мертв, и люди разошлись».

* Чем и доказал, что пророком тот был никудышным.

Представили себе картину? Князь без охраны подходит к волхву, самозабвенно поющему, как глухарь на току, и в упор не видящему, что ему светит. А многочисленная толпа, только что готовая идти за сим волхвом куда угодно, без звука расходится по домам… Сцена, кстати, вполне реалистичная. Но это присказка, а сказка впереди. Читать полностью »

18 июля — день обретения мощей преподобного Сергия, в народе — Сергиев день. По этому случаю я сегодня попала на молебен в Троице-Сергиевой лавре, который служил патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Читать полностью »